Иван Грозный и его время

§ 4.2.1. Иван Грозный и его время

Основные внешнеполитические события и события внутренней жизни, произошедшие в царствование Ивана IV

Во время царствование Ивана IV (1947-1984), прозванного Грозным, произошли очень существенные для судеб страны события. Разгромив враждебные, причинявшие много бед своими набегами, Казанское и Астраханское ханства (1552 и 1556 годы, соответственно), московское государство стало многонациональным. Было покончено с основными обломками Золотой Орды (правда, еще долгое время оставались Крымское ханство и Ногайская Орда). Вся Волга стала русской рекой. В последние годы царствования Ивана IV снаряженные купцами и землеустроителями Строгоновыми казаки и охочие люди под водительством Ермака Тимофеевича покорили Сибирские ханство, расположенное за Уралом, в степях Западной Сибири. Так была открыта дорога на Восток, что в следующем веке привело к судьбоносному для России присоединению всей Сибири (уже в ХVII веке русские землепроходцы вышли на берег Тихого Океана). Иван IV вел упорную борьбу за выход к Балтийскому морю, стремясь открыть «окно в Европу». Это был необходимо для развития страны. Только так можно было получить доступ к новейшим технологиям, бурно развивающимся в Западной Европе в XVI веке после того, как эти страны отрыли для себя сокровища Америки и Востока, найдя соответствующие морские пути. Строительство кораблей, новое оружие, технологии обработки  металла, стекла, производство тканей. Новая организация армии. Не освоив этого, не организовав выгодный сбыт своих товаров (без хищных посредников) невозможно было предотвратить фатальное отставание державы. Это понял Иван IV и очень хорошо понимали руководителями соседних, соперничающих с Москвой, держав, которые всячески препятствовали выходу России к морю, опасаясь чуждого им по вере, мало им понятного восточного гиганта.

Иван IV упорно стремился захватить или поставить в вассальную зависимость Ливонию. Только так можно было обеспечить выход к морю. Отсюда упорство в ведении очень  трудной Ливонской войны, в которой Московское государство потерпело в конце концов поражение, не добившись главной цели и даже потеряв некоторые свои земли. Отсюда же упорные и весьма гибкие попытки дипломатии Ивана IV решить эту проблему. И тоже успех не достигнут. Итак, во внешней политике в царствование Ивана IV решительные успехи на Востоке и поражение на Западе (западную задачу – «выход к морю», как известно, удалось решить только Петру I спустя сто с лишним лет).

Но царствование Ивана IV, его образ как правителя и человека, привлекают внимание историков, просто людей, интересующихся нашей историей и, наконец, важны для национального самосознания, прежде всего из-за событий внутренней жизни государства.  Ожесточенная борьба царской власти с могучими боярами и потомками удельных князей, опричнина, ставшая нарицательным понятием, опалы, страшные казни, разгром великого Новгорода, убийство своего старшего сына -наследника Ивана и, как результат, разорение страны, сожжение Москвы Крымским ханом Девлет-Гиреем в 1571 году, прекращение династии Рюриковичей (после смерти его бездетного и слабого сына – царя Федора Иоанновича).  И далее несчастливое царствование Бориса Годунова и страшное «смутное время», польско-шведская интервенция.  Московское царство на грани гибели.  Несколько десятилетий уже в XVII-м веке потребовалось Руси, чтобы оправиться от разорения и продолжить свое развитие.  И все эти трагические события связывают, прямо или косвенно, со «свирепствованием» Ивана IV. Вот во всем этом клубке событий и их интерпретации нам предстоит разобраться.

Об интерпретации событий царствования Ивана IV историками и об источниках информации

 

События внешней истории явны. Они отражены в источниках разных стран и не вызывают особых споров.  О событиях уже внутренней жизни, действиях и характерах отдельных людей, прежде всего самого Ивана IV мы знаем из весьма ограниченного круга источников. Этот круг не только ограничен, но и по преимуществу очень субъективен, пристрастен. Имеется в виду, прежде всего, знаменитая переписка царя с его бывшим другом-соратником – князем Курбским, бежавшим от угрозы опалы в Литовское Великое княжество и ставшим непримиримым врагом Иоанна. Обстоятельные записки бывших опричников – иностранцев Генриха Штадена[1] и Альберта Шлихтинга[2], переписка Ивана Грозного с его ближним опричником Василием Грязным, попавшим в плен к Крымскому хану[3].  Записки папского посла Антония Поссевино.  Это свидетельства непосредственных участников событий и чтобы извлечь из них  объективную информацию, необходимо, прежде всего, понять, кто они были сами, с какой целью писали.

Кроме того,  уже в наше время (XX век), путем извлечения из архивных материалов, их тщательного сопоставления была получена очень ценная, неокрашенная индивидуальным восприятием, информация об опричнине, казнях Иоанновых, изменах и уклонениях от государственной службы разного рода.  Имеются в виду следующие работы: С.Б. Веселовский «О монастырском землевладении Московской Руси во второй половине XVI века»;  П.А. Садиков «Московские приказы – «четверти» во времена опричнины»; И.И. Полосин «Что такое опричнина?» 1942 г, а также «Синодики». «Синодики» – поминание тех, кого казнил Иван Грозный, осуществляемое по указу царя во спасение его души.

Мне представляется, что лучшей работой, в которой дается обстоятельный и максимально объективный разбор и анализ всего материала, является книга нашего историка Роберта Юрьевича Виппера «Иван Грозный». Он анализирует не только события и героев того времени, но и позиции наших основных историков, освещавших эту эпоху – Н.М. Карамзина, Н.И. Костомарова, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, зарубежную интерпретацию.  Випперу были доступны, неизвестные в XIX веке источники (упомянуты выше), которые очень важны для правильного понимания событий и действий исторических лиц. Работа Виппера принята мною  в качестве «ключевой». Но, конечно,  используются и работы других историков и первоисточники.

Суть внутренней и внутренней политики и борьбы в эпоху Ивана   IV

В общем виде ответ на этот вопрос достаточно ясен.  Борьба шла между родовитой знатью – потомками удельных князей и властным московским боярством с одной стороны,  и царем-самодержцем, поддерживаемым мелким и средним дворянством – с другой.  Борьба шла между старым государственным укладом, когда у власти стоял Великий князь, бывший главой боярско-княжеской олигархии, и новым, который представлял собой по очень точному выражению И.В. Сталина, цитируемого Виппером, дворянскую военную бюрократию[4], во главе с царем-самодержцем. 

Психологии земельных олигархов и самодержавного властителя и обширного слоя дворян, видящего именно в самодержце гарантию своего благополучия от посягательств могучих феодалов несовместимы.  Олигархи (потомки бывших князей, крупнейшие бояре) считали царя первым среди равных[5]. Все они потомки Рюрика или его главных дружинников.  Каждый из них имеет право на выбор своего сюзерена, то есть, в частности, на отъезд к другому государю, отъезд со своими воинскими людьми и казной.  В cвязи с тем, что могущественным соседом и противником Московского государства было Великое Княжество Литовское, это право было крайне актуально и исполнение его вполне реально.

Надо учитывать, что полное и правильное название Великого Княжества Литовского было – «Великое Княжество Литовско-жмудско-русское» и большую часть его населения (более 80%) составляли русские, исповедовавшие православие.  И даже во времена Иоанна, когда Литва была в унии с Польшей, позиции русских и православия в нем были сильны.  Московское и литовское государство – этнически близкие родственники.  Но и одновременно непримиримые соперники по большей части.  С другой стороны, литовские князья были в войске Дмитрия Донского на Куликовом поле, русские - смоленские полки внесли решающий вклад в победу Литовско-польского войска над немцами в судьбоносной Грюнвальдской битве. Мать  Ивана IV – Елена Глинская – дочь магната из Великого Княжества Литовского, представителя царствующей там династии Гедиминовичей.  С точки зрения нашей знати того времени, отъезд в Литву вовсе не предательство государственных интересов Московского государства, а реализация своих исконных прав на выбор сюзерена.  Всегда на переломе эпох у борющихся сторон, представляющих старый и новый уклады,  существуют свои истины, своя правда.  Отсюда и непримиримость борьбы, искренняя убежденность противников в своей правоте.  А ее ожесточенность, жестокость зависят уже и от внешних условий – остроты ситуации и, конечно, от личных качеств участников, прежде всего главного – самодержца.

Была ли политика Ивана IV по становлению самодержавия как дворянской монархии последовательной или такие действия как опричнина, ее отмена, казни бояр, обвиненных  в заговоре против государя, военный поход против Новгорода – капризы больной психики тирана?

Вот важный вопрос, вокруг которого идут споры историков, ответы на который до сих пор разделяют общество.

С подачи Н.М. Карамзина принята была историками такая интерпретация событий Иоаннова царства.  Первая его половина, до смерти царицы Анастасии и устранения его мудрых советников Адашева и Сильвестра, сдерживавших порочные наклонности царя, – светлая половина.   Взятие Казани и покорение Астрахани, успехи в Ливонской войне, мир и совет в государстве.    Вторая половина царства – опричнина, разгром Новгорода,  бесконечные казни лучших людей, совершаемые по ложным доносам, сожжение Москвы Девлет-Гиреем, поражение в Ливонской войне.  Все это в результате импульсивных, бессистемных действий злобного, психически ненормального царя, ставшего кровавым тираном.

В центре всех событий – четырехлетие опричнины.  1568-1572 годы, когда были осуществлены наиболее «экстравагантные» действия царя: его отъезд из Москвы в Алексадровскую слободу, передача избранному дворянскому ополчению – опричнине лучших земель, расположенных в центре государства, принадлежавших ранее крупнейшим вотчинникам, наделение части вотчинников, оставшихся в живых, после казни тех, кто был обвинен в заговоре и измене, землями на периферии государства, создание на основе опричников своего войска и своего отдельного государственного аппарата. 

Утверждение опричнины – лихорадочное действие, предпринятой в период отчаяния в виду действительных и мнимых измен виднейших сановников – вотчинников? 

Факты говорят о том, что за четыре года до провозглашения опричнины, Иван IV лично тщательно осмотрел основные вотчины в центральных областях государства  и тогда же начал выменивать их у их владельцев, переводя эти земли в Государев Удел .  И именно эти, хорошо обследованные Иоанном земли вотчинников, отошли опричнине при ее утверждении в 1568 году.

Из опричников царь формировал свое войско, не как собрание дружин князей и бояр, а как единую организацию, составленную из людей, лично ему обязанных и от него зависимых.  Дело в том, что поместье дворяне, и в том числе опричники, получали не в собственность, а за воинскую службу. И были обязаны за счет доходов с имения содержать себя и отряд своих военных слуг.  

Еще на заре своего царствования в 1551 году Иван IV  сформировал свою личную гвардию  – 1000 «лучших дворян».  Опричнина, таким образом, была просто резким усилением этой политики, предпринятой в экстремальных условиях (заговор 1567 года – см. ниже). А политика формирования дворянского сословия активно начата была еще его великим дедом, завершившим объединение Восточной Руси и свергшего власть Золотой Орды – Иваном III, которого также называли Грозным.  Отмена опричнины в 1572 году произошла после того как Иван IV был разочарован в воинских способностях опричников, допустивших сожжение Москвы Девлет-Гиреем, и когда ему стали очевидны злоупотребления и своекорыстие его новых приближенных.  Иоанн произвел, как он выражался, «перебор людишек» (т.е. дворянского ополчения), лишив многих награбленного имущества и поместий, и выгнав их из гвардии[6].  Слово опричнина было запрещено.  Но становление дворянского сословия продолжалось, эта политика была неизменна у Московских государей.  Она отвечала государственным интересам (см.  § 3.1.2).

Так что можно уверенно утверждать: «эпизоды» утверждения и отмены опричнины – не взбалмошная прихоть неуравновешенного тирана, а вполне плановое и планомерное мероприятие, лежащее в русле основной социальной политики Московских государей.  Опричнина была учреждена, конечно, в чрезвычайных условиях, потому спешность набора людей. Очень много среди них оказалось авантюристов, увидевших в своем неожиданном возвышении прежде сего возможность обогатиться[7].

А был ли заговор 1567 года, во главе которого стоял владевший огромными вотчинами боярин Федоров-Челядин?

Внимательное прочтение свидетельств Г. Штадена и А. Шлихтенга позволяет ответить на этот вопрос однозначно утвердительно.  И это тем более убедительно, так как оба эти автора ставили перед собой цель максимально опорочить Ивана IV, представить все его действия как беспричинные убийства аристократии, как свидетельства кровожадности, подозрительности полубезумного тирана[8]. 

Однако,  Штаден, описывая убийство конюшева[9] Ивана Петровича Федорова-Челяднина, проговаривается: «У земских лопнуло терпение!  Они начали совещаться, чтобы избрать Великим князем князя Володимира Андреевича (двоюродного брата Ивана IV, того, кого хотело видеть на троне большинство знати, когда во время смертельно опасной болезни Ивана IV он заставлял их присягнуть на верность своему малолетнему сыну Димитрию), на дочери которого был женат герцог Магнус; а великого князя с его опричниками убить и извести. Договор был уже подписан». Далее Штаден перечисляет тех, кто стоял за Володимира Андреевича.  Среди них и князь Иван Дмитриевич Бельский и митрополит Филипп со многими епископами, и многие знатные люди.  Примерно те же лица, что отказывались присягать сыну Ивана IV во время его болезни, большая часть которых после этого осталась на свободе и при своих вотчинах.   Проиллюстрировать это положение, а заодно обрисовать  моральный облик,  одного из основных источников  об Иоанновом царстве лучше всего цитатой из его писания (записки о Московии немца-опричника Штадена, перевод И.И. Полоснина, 1925 г.)  В связи со своим участием в походе Ивана IV  на Новгород Великий, Штаден пишет «Тут начал я брать к себе всякого рода слуг, особенно же тех, которые были наги и босы; одел их.  А дальше я начал свои собственные походы и повел своих людей назад, внутрь страны по другой дороге. Зато мои люди оставались мне верны.  Всякий раз когда они забирали кого-нибудь в полон, то расспрашивали честью, где можно было забрать денег и добра, особенно добрых коней. Если же взятый в плен не хотел добром отвечать, то они пытали его, пока он не признавался.  Так добывали они мне деньги и добро…». И далее такой эпизод: «Из окон женской половины на нас посыпались каменья. Кликнув с собой моего слугу Тешату, я быстро вбежал вверх по лестнице  с топором в руке. Наверху меня встретила княгиня, хотевшая броситься мне в ноги.  Но, испугавшись моего грозного вида, она бросилась назад в палаты.  Я же всадил ей топор в спину и она упала на порог. А я перешагнул через труп и познакомился с их девичьей…».  Красноречивое признание!  Ясно каков Штаден и каковы бывали опричники!  Наши историки характеризуют Штадена как исключительно внимательного и толкового путешественника, оставившего подробное описание страны.  Генрих Штаден был, может быть,  гениальнейшим из «побирох», но он не был великим человеком: его цели никогда не поднимались выше «поворовывания за которое вешают» (выражение  самого Штадена).

 

[1] А.Шлихтер писал свой труд по заданию Сигизмунда II Августа, чтобы отвратить папский престол от дружбы с Московским государем.  Г.Штаден написал свои записки по своей инициативе, но его целью было побудить Германского императора к походу на Московское государство, используя в качестве предлога свержение кровавого тирана. Штаден сообщает, что Владимир Андреевич Старицкий, убоявшись, открыл Ивану IV заговор, надеясь, вероятно, этим двойным предательством спасти свою жизнь (эта надежда не оправдалась).  А список заговорщиков, выкраденный Старицким у Федорова-Челядина, послужил Ивану IV для конкретного поименного преследования заговорщиков.

Штаден, вероятно, умышленно перемещает события, описывая дело так, что будто бы заговор «земцев» (вотчинников) был следствием их реакции на действия опричников.  Но эта фальшь легко разоблачается. Федоров-Челядин был убит в 1567 году, а опричнина утверждена только в 1568-м.

В чем же состоял план заговорщиков?  Его раскрывает, опять же как бы оговариваясь, среди страшных описаний действительных и мнимых злодеяний Иоанновых Шлихтинг: «Если бы польский король не вернулся из Радошковиц и не прекратил войны, то с жизнью и властью тирана было бы покончено, потому что все его подданные были в сильной степени преданы польскому королю».

Под «всеми подданными» надо понимать, конечно, заговорщиков из высшей знати.  Так как армия, которую Иван IV не раз возглавлял, делая это весьма успешно[10], была ему, безусловно, предана.  А вот вотчинники через конкретно известного человека по имени Козлов, который выполнял роль посланника Сигизмунда, сносилась с королем польским на предмет выдачи ему Иоанна.  Федоров-Челяднин, по-видимому, сильный, решительный и  предусмотрительный человек еще за несколько лет до заговора перевел значительную  часть своих необозримых имений как вклады в монастыри, надеясь таким образом в любом случае сохранить их. 

Кстати, такой способ увода земельной собственности и из-под налогов государству и из-под возможности конфискации при опале был очень распространен в царствование Ивана Грозного.  В упомянутой уже книге С.В. Веселовского «О монастырском землевладении Московской Руси во второй половине XVI века» упомянуто о 657 случаях такого сокрытия своих земель.  Наиболее интенсивен этот процесс в 1569-1578 г.г., а пик пожертвований приходится на 1571 год.  Год, когда над страной нависла реальная угроза порабощения Крымом.  Девлет-Гирей, за спиной которого стояла мощная империя османов, вовсе не собирался ограничиваться набегом или даже сожжением Москвы. По свидетельству тех же иностранцев, Крымский хан распределил уже между своими мурзами московские земли как их уделы.  Именно такова была цель похода на следующий год после сожжения Москвы.  И только в упорнейшем 14-дневном бою на берегу Лопасни русским удалось разбить объединенную Крымскую и Ногайскую орду и даже взять в плен главного ханского полководца – Дивей мурзу.  Этот Дивей мурза даже в плену сохранил надменность.  Представ перед победившим его русским полководцем князем Михаилом Ивановичем Воротынским, он сказал: «Если бы Крымский царь был взят в полон вместо меня, я бы освободил его, а вас, мужиков, всех согнал бы полонянами в Крым!... Я выморил бы вас голодом в вашем гуляй-городе в 5-6 дней!» Таковы были уверенность и намерения крымчаков.  И именно в это время вотчинники наиболее активно утаивали свои земельные богатства.  Но конечно не эта форма саботажа была главной.  Кроме прямого заговора, отъезд в Литву был наиболее опасной для государства формой протеста знати.  Иван IV боролся с этим явным предательством жестокими казнями, поручительством родственников и крестным целованием в верности  своему престолу.  По рассказу того же Шлихтинга, князь Горинский был схвачен на пути в литовские пределы.  Его посадили на кол, 50 человек из его дружины были повешены.   В исследованиях о Синодиках (поминаниях об убиенных, которыми Грозный пытался замолить свои грехи), находят ряд случаев, когда подвергаются казни очень видные и заслуженные люди или за попытку бежать или за бегство кого-либо из их родственников, за которых они давали в свое время клятвенную поруку. Именно такая круговая порука родственников была главным средством правительства Ивана Грозного в борьбе с отъездами. Но и такая клятвенная порука нарушалась. В сказаниях двух иностранцев о казнях Иоановых, безусловно, немало преувеличений и даже выдумок – ведь задачей их было максимально очернить русского царя, чтобы помочь обосновать благородство идеи захватнического похода на Русь западных властителей (германского императора, короля Швеции и др.). Чтобы отвратить тех же властителей, церковников, купцов от каких-либо контактов с кровавым тираном.

Но казни, жестокие пытки, безусловно, были. Иван IV, будучи глубоко верующим человеком, приходил иногда в отчаяние от того, сколько людей ему пришлось погубить. Отсюда и синодики. И вот это – источник достоверной информации о казнях. Однако, глубоко ошибаются те, кто полагает, что большинство казненных были невинными жертвами Иоанновой кровожадности и подозрительности. В большинстве случаев, если говорить о знати, это были реальные предательства или жертвы клятвенных нарушений за своих бежавших родственников. Описанный Штаденом случай, когда он самолично зарубил топором княгиню, конечно, наглядно демонстрирует какие люди были среди опричников и что они делали. Было от чего ужаснуться Ивану Грозному, когда он пришел к выводу о необходимости «перебрать людишек» среди опричников и, свершая это действие, пришел к выводу, под страхом сурового наказания запретить само слово опричнина. Но убитых этим не оживишь, осталось только замаливать грехи, чему и служили синодики. Завершая этот раздел уместно сравнить свирепствования   Грозного с деяниями иностранных государей – его современников. Король Англии Генрих VIII  повесил 72  тысячи человек. Это были крестьяне, которые стали бродягами, после того как королевское правительство лишило их земли, превратив эту землю в пастбища для овец. Подавляя национально-освободительное восстание в Нидерландах, герцог Альба, по приказу  испанского короля  Филиппа  II  уничтожил более 100 тысяч мирных граждан этой страны. При этом же короле в его родной Испании были сожжены живыми тысячи еретиков. Король Франции  Карл IХ в одну ночь уничтожил 20 тысяч своих соотечественников – гугенотов. Ей Богу блекнут злодеяния Иоанновы перед этими деяниями христианнейших  государей Запада! Но почему же именно об Иване Грозном говорят, как об уникально кровавом тиране? Не в том ли дело, что жертвами русского царя были прежде всего знатные вельможи, а там в Европе  - какие-то бродяги, еретики, простые горожане?  А историю пишут победители. А они обычно или сами выходцы из знати или верно служат ее интересам. **

О том как и почему лишились своего влияния мудрые советники Ивана Грозного – Алексей Адашев и священник Сильвестр.  Об опалах и казнях Иоанновых.

Алексей Адашев, человек не знатного рода, был приближен Иваном IV и наделен огромными полномочиями. Царь при этом сказал Алексею: «Алексей! Взял я тебя из нищих и самых незначительных людей.  Слышал я о твоих добрых делах и теперь взыскал тебя выше меры твоей для помощи душе моей… Поручаю тебе принимать челобитные от  бедных и обиженных и разбирать их внимательно.  Не бойся сильных и славных, похитивших почести и губящих своим насилием бедных и немощных; не смотри и на ложные слезы бедного, клевещущего на богатых, ложными слезами хотящего быть правым, но все рассматривай внимательно и приноси к нам истину, боясь суда Божия, избери судей праведных от бояр и вельмож». Произошло это в 1550 г., когда Ивану было 20 лет.  Так кончилось правление боярское, начавшееся по сути со смерти его отца, Василия III в 1533 г. По согласному мнению всех историков этот период был одним из худших в истории Московского государства, когда было много неправды, насилия знатных и ничего значительного, необходимого, полезного для страны сделано не было.  Отметим, что, приближая безродного Алексея Адашева и наделяя его такими огромными полномочиями, Иван IV ясно понимал, что доброта, чувство справедливости и уравновешенность его нового приближенного необходимы ему для помощи его страстной и неуравновешенной душе.

Несколько ранее, как только Иван IV достиг 16-тилетнего возраста и, вознамерившись жениться, приобрел ,таким образом, в глазах окружения статус совершеннолетнего, сильное влияние на него стал оказывать священник Благовещенского собора Сильвестр.  По сути, а вскоре и формально, он стал духовником Иоанна.  Это был человек твердой христианской веры, муж высоконравственный и непреклонный в своих убеждениях.  Он пользовался абсолютным авторитетом у молодого царя в вопросах веры и морали. 

Именно эти два человека помогли царю преодолеть беспредел боярского правления.  Они смогли направить помыслы царя и силы государства на решение неотложных задач.  А первой из них, по всеобщему мнению, было покорение Казанского ханства.  Это государство не только беспокоило земли Московского царства постоянными набегами, но и являлось опорой, расположенной совсем близко от сердца государства Москвы, для Крымского разбойничьего гнезда, за спиной которого стояла самая тогда могущественная мусульманская империя – империя турок-османов (Блистательная Порта).

В 1552 году, после нескольких лет тщательной подготовки, Казань была взята и земли этого ханства присоединены к Московскому государству.  Иван IV  лично возглавлял этот поход и проявил во время его себя способным военноначальником и руководителем. Он очень милостиво отнесся к Казанскому хану Одигеру, по пленении дав ему удел в своем государстве, включив его и других представителей знати побежденного государства в число именитых людей Московского царства. Вот явное влияние заветов Чингисхана, практики его политики в отношении побежденных. И это несмотря на то, что Одигер отказался от предложения Ивана IV о добровольном вхождении Казанского ханства в состав Московской Руси на правах вассального государства.  И Казань пришлось осаждать и взять штурмом, понеся при этом, конечно, большие потери.

Вернувшись в Москву, во всем блеске славы, Иван IV вскоре тяжко заболел.  Это случилось в 1553 году.  Ему самому и его близким не было ясно, выживет ли он.  В этих условиях братья его горячо любимой жены Анастасии, которую современники сравнивали с ангелом небесным, предложили Ивану IV привести знатных бояр и, главное, его двоюродного брата Владимира Андреевича Старицкого к присяге малолетнему сыну Ивану и Анастасии, царевичу Дмитрию, как наследнику царства.

Острота ситуации состояла в том, что по старинным обычаям, в виду малолетства прямого наследника, престол мог занять старший в царском роде. А таковым был князь Владимир Андреевич Старицкий.  Его мать была очень властной и влиятельной женщиной, и она страстно, и не скрывая, желала этого.  Московские государи особенно явно со времен великого деда Ивана – Ивана  III, настаивали на исключительном праве на трон прямого наследника.  Но среди знати, потомков, как и сам Московский государь, Рюрика, идея передачи престола старшему из рода, крепко сидела в головах.  И большинство знатных бояр, включая князя Владимира Старицкого, отказались присягать малолетнему Дмитрию.  С большим трудом больному Иоанну и немногим верным ему вельможам, после длительных и тяжелых уговоров удалось все же склонить большинство бояр присягнуть Дмитрию. 

Поведение ближних людей в этих драматических условиях было в глазах Иоанна лакмусовой бумажкой на проверку верности ему, его семье и самой идее самодержавия, которая была для Ивана IV стержнем всего его мировоззрения.

А вопрос о признании Дмитрия для сановников был совсем не так прост. Дело в том, что в случае признания царем малолетнего Дмитрия, по крайней мере, до его совершеннолетия, власть в государстве фактически переходила к родственникам царицы Анастасии. Конкретно, ее братьям. А этого не хотели многие бояре, считавшие себя более знатными, более близкими к трону, чем род Романовых (из коего в следующем веке был избран Михаил – основоположник династии Романовых). У всех в памяти было время малолетства Ивана IV, когда у власти находились родственники матери его – Елены Глинской. Многие опасались повторения безответственного своеволия временщиков.

В этих условиях самые близкие Ивану люди – Алексей Адашев и Сильвестр не заняли решительной позиции в пользу Дмитрия. Более того, отец Адашева прямо высказался за кандидатуру В.А. Старицкого. А Сильвестр, который был в очень хороших с ним отношениях, всячески уговаривал Ивана смягчить свой гнев против двоюродного брата и доверять ему.

Царь Иван выздоровел. Все что произошло во время его, считавшейся смертельной, болезни, конечно, глубоко врезалось ему в душу и память. Ему стало очевидно, что ни Адашев, ни Сильвестр не преданы беспредельно его семье и что ни его любимая жена, ни его маленький сын в случае его смерти не могут рассчитывать на их безусловную помощь и защиту. Может быть еще важнее для Иоанна было то, что он понял, что эти два самых близких ему человека не разделяют его идею о самодержавии, как понимал это он – как Богом данное право на верховную власть, передаваемую по наследству или по воле царствующего самодержца. Что для них конкретные взаимоотношения с людьми важнее, что их неприязнь к братьям царицы и хорошие отношения с его двоюродным братом перевешивают безоговорочную верность его семье и идее самодержавия. Доверие было подорвано. Но еще семь лет Адашев и Сильвестр сохраняли свои позиции и оказывали огромное влияние на Ивана IV.

Безграничное доверие к Адашеву и Сильвестру было подорвано, но оставалось огромное уважение к нравственному облику священника и понимание полезности Адашева, как блюстителя справедливости. Постепенно, однако, «щель недоверия» ширилась. Дело в том, что Адашев, получив чрезвычайные полномочия в подборе людей, в определении их вины и правоты приобрел огромное влияние во всем правящем слое. Можно предположить, что его добрый, уравновешенный характер, многим приходился по душе. А с другой стороны, он, не будучи знатного рода, мог сохранять и укреплять свое влияние, только установив хорошее отношение с той же родовитой знатью.

А противоречие между самодержцем, опирающимся, прежде всего, на  дворянство и родовитой знатью, считающего правителя «первым среди равных», было непреодолимо. Разногласие и раздоры Адашева с родней жены царя дополнительно разводили царя и его ближнего помощника по разные стороны баррикады. И вот в 1560(?) году Адашев удален от двора – в качестве третьего воеводы он отправлен в действующую армию в Ливонию. При этом ему дан в подчинение взятый у Ливонцев город _____. Вскоре оттуда он был переведен в Дерпт, где и умер от болезни.

Удаление из ближнего круга Сильвестра протекало, конечно, по другому сценарию. Иван IV, похоже, до конца сохранял к нему уважение как к человеку высокой нравственности. Конфликт возник и развивался потому, что Сильвестр, используя свое огромное влияние на Ивана и его глубокую религиозность, стал все в большей степени вмешиваться в дела государственные, во внешнюю политику. Он утверждал и пытался убеждать Иоанна, что все несчастья его семьи, (в т.ч. смерть сына-наследника и молодой жены) происходят от того, что он грешит против Бога, отступается от советов Сильвестра.

Конкретно вопрос, по которому разошлись Иоанн и Сильвестр, состоял в следующем. После присоединения Астраханского ханства к Москве в 1556 году встал вопрос: куда направить основные усилия государства. Далее, Иван IV прозорливо полагал, что главным для страны является обретение возможностей для равноправной торговли с Западом. Это, и только это, решало и проблему приобретения современного оружия, технологий, приобщения к передовой культуре и сбыта сельскохозяйственной продукции бурно развивающегося хозяйства Московского государства.

Большинство же ближних бояр[11], составлявших избранную раду, во главе которых и стал Сильвестр, считали первоочередной задачей покорение Крыма. Это разбойничье гнездо, конечно, доставляло немало хлопот Москве. Но, … во-первых, его завоевание при тех средствах транспорта, учитывая к тому же поддержку ханства могучей Турецкой Империей было совершенно нереально; во-вторых (хотя во-первых достаточно) захват Крыма не позволял «прорубить окно в Европу».

Важность для Московского Государства получить доступ к западному морю, стать равноправным участником европейской торговли, хорошо понимали правители соседних государств-соперников – Польши, Швеции, Ливонии.

Но Сильвестр, исходя из общенравственных положений, судил иначе. «Зачем воевать со слабыми, не угрожающими царству христианами (имея в ввиду Ливонию)? Надо разгромить разбойников-нехристей – Крымское ханство, которое разоряет южные окраины государства, угоняет в полон многие тысячи христиан».

Иван IV был крайне разгневан таким вмешательством своего духовника в политику, назвал Сильвестра невеждою. Сильвестр, видя несогласие царя с его поучением, добровольно удалился в монастырь. Позднее, вероятно по наущению недоброжелателей он был сослан в дальний Соловецкий монастырь, где и скончался.

Я специально с важными подробностями проследил, как развивались отношения Ивана IV с его ближайшими советниками, которым он во многом был обязан успехами начала своего царствования. Читателю становится понятна закономерность развития отношений от полного доверия и любви до неприязни и вражды. И никак нельзя списать все происшедшее между Иваном IV с одной стороны и Адашевым и Сильвестром с другой, на какую-то излишнюю импульсивность, необъективность, подозрительность невыдержанность царя (хотя, эти черты характера у него были и со временем развивались). Здесь, конечно, налицо столкновение разных позиций, по важнейшим вопросам государственного строения и внешней политики.

Несколько слов о казнях Ивановых, которые так ужасают всех знакомящихся с его эпохой, об его опалах. Конечно, ни у какого разумного человека не может быть цели как-либо оправдать дикие убийства, совершенные или лично или по прямому указанию в минуты неконтролируемого гнева и ярости, его личное участие в страшных пытках. Но понять с исторических позиций деяния царя, суть борьбы его и его противников необходимо.

Для этого надо прежде всего ответить на вопрос: были ли жертвы Ивана IV безвинно оклеветанными или, по крайней мере во многих случаях у царя были веские причины для опал и даже казней. Отметим сразу, что сам Иван Грозный ни в своей переписке с Курбским, ни в других своих писаниях никогда не отрицает фактов казней и опал. А в синодиках он максимально полно указывает всех убитых по его приказу, надеясь вкладом для моления об их душах искупить свои грехи. И если наиболее зверские детали убийств, отраженные в писаниях его врагов и недругов, вероятно, преувеличены для создания более яркого образа кровопийцы и тирана, то сами факты казней достоверны.

Выше был разобран материал, который однозначно свидетельствует  о реальности заговора 1567 г, когда бояре и высшие церковнослужители планировали передать царя в руки польского короля Сигизмунда и передачу престола Владимиру Старицкому. В этом случае можно удивляться не жестокости казней, а тому, что некоторые замешенные в заговоре бояре и князья ее избежали. Опалы вовсе не всегда были суровыми ссылками. Так, князь Михаил Воротынский, прославленный еще по Казанскому походу воевода, был в 1567 г лишен своих имений и сослан на Белое Озеро со своими ближними людьми. Ему было определено довольствие 100 рублей (очень немалые тогда деньги), кроме продовольствия и разных вещей.

Так, царские приставы, приставленные к ссыльному семейству Воротынского, писали царю что «в прошлом году не дослано было ссыльным двух осетров свежих, двух севрюг свежих, полпуда ягод винных, полпуда изюма и т.д.». Велено было дослать. Князь Воротынский тогда же бил царю челом, что «не прислали государева жалования, в т.ч. ведра романеи, ведра рейнского вина, 200 лимонов, 10 гривенок перцу, 5 лососей свежих и.т.д.»[12]. Через несколько лет Михаил Воротынский был прощен, ему вернули все его вотчины и в 1572 году он как главный воевода возглавлял войско, разгромившее крымского хана под Москвой.

Удивительным выглядит такой факт. Козлов, выходец из московских пределов, поселившийся в Литве, был послан гонцом от Сигизмунда-Августа к Иоанну. Он дал знать королю, что успел склонить всех (это, конечно, преувеличение) вельмож московских к измене. Вторично тот же Козлов был отправлен в Москву с охранными грамотами от короля и гетмана Ходкевича князьям Бельскому, Мстиславскому, Воротынскому и конюшему – боярину Ивану Петровичу Челяднинову с приглашением перейти на сторону короля. Грамоты были перехвачены. Но казнен был один только Челяднин, который во время пожара Москвы в 1547 г возмущал людей против Глинских (родственников матери царя), с близкими ему людьми. Эти люди (князья Иван Куракин-Булгаков, Дмитрий Ряполовский, три князя Ростовских, Петр Щенятяев, Турунтай Пронский) или уже были ранее изобличены в желании отъехать в Литву и прощены, или были явными сторонниками воцарения князя Старицкого, отказавшись целовать крест сыну Иоанна – царевичу Димитрию во время болезни Ивана IV в 1553 году. Остальные вельможи остались живы. Опала, и, как мы видели, не слишком суровая и временная, коснулась только Михаила Воротынского[13]. Так что в целом по вопросу о «казнях и опалах Ивана Грозного», думаю, можно согласиться с мнением Р.Ю. Виппера: «Бегство в Литву, и одиночное и целыми группами, не только обыкновенных служилых людей, но и знатных лиц, командиров и администраторов, при этом во время войны,  -  это ли не было тяжкое государственное преступление … на которое царь реагировал опалами и казнями, новым и новым «перебором людишек», отставкой одних слуг, приближением других!

Здесь были, может быть, преувеличения, была погоня за изменниками мнимыми, были допущены личные интриги конкурентов как, например, в деле Висковатого…

С другой стороны, однако, надо признать, что в борьбе с изменой Иван Грозный недооценил грозившей ему опасности, не замечал в своем окружении подлинных предателей». Он не подозревал, сколько у него осталось слуг, подобных Штадену, у которых в голове слагались не только мысли о бегстве, … но и более широкие планы интервенции … для чего они втихомолку собирали сведения»[14].

Иван Грозный как государственный деятель. Его дипломатия. О «перекличке эпох».

Собственные свойства и способности государственного деятеля в наиболее чистом виде проявляются в его внешнеполитической, дипломатической деятельности. Здесь они меньше всего искажаются исполнителями и исполнителей гораздо меньше и их несравненно легче проконтролировать. С другой стороны, именно дипломатия требует в наибольшей степени кругозора, реалистичности оценок.

Иван IV, будучи еще молодым, смог самостоятельно, вопреки мнению почти всех своих советников и «ближних бояр»  понять настоятельную необходимость для Московского государства добиться выхода к Западному (Балтийскому) морю. Петр Великий, смогший решить эту историческую задачу, очень высоко ценил это прозрение Ивана Грозного и упорство с которым он добивался поставленной цели.

Присоединение Ливонии, ранее бывшей во власти русских князей, казалось естественным путем достижения этой цели. Сама Ливония – осколок Орденских владений, не была тогда сильным государством. Имея много укрепленных городов и замков, она не располагала боеспособным войском. Потому-то русская армия и имела в первые годы большие успехи и к 1563 г Ивану IV удалось занять всю восточную Ливонию.

Появление на берегах Балтики Московской державы совсем не улыбалось Польско-Литовскому государству и Швеции, которые, конечно, видели в этом угрозу для себя, так как понимали насколько это усиливало Московию. Поэтому успехи Ивана Грозного в Ливонии сразу же активно выводили его в круг европейской политики. Польша, Литва, Швеция, Дания, Англия, Германская Империя – вот державы, интересы которых были так или иначе затронуты успехами Иоанна. Польша и Литва, конечно, были настроены враждебно. Король польский Сигизмунд вскоре стал активно препятствовать Иоанну воинской силой, хотя в первые годы (до 1563 г) успех сопутствовал Иоанну. Германский император был подстрекаем единокровными ему ливонскими рыцарями к противодействию русским. Шведы стремились к господству над Балтикой и были враждебны и Московскому государству и Польше. Но усиление Русского государства было для них наиболее неприемлемо из-за традиционного соперничества в Карелии и Финляндии. Данию, как врага и соперника Швеции на Балтике, можно было склонить к союзу. С императором Германским кроме противоречия из-за Ливонии были общие интересы в борьбе с Оттоманской империей, наседавшей на Габсбургов и досаждавшей России. И, наконец, далекая Англия. Ей была очень выгодна торговля с Россией, выход через нее на Восток (в Персию) и Сибирь. Англия усиленно добивалась у Московского правительства исключительных привилегий для своих купцов и готова была на этих условиях к союзу с Иваном IV. Противоборство и вражда с Польшей и Литвой далеко не исчерпывали всей сложности отношений. Как говорилось выше, Великое княжество Литовское было по населению в основном русским и православным по вере. Уния с Польшей приводила к угнетению в Литве не только крестьян, но и некоторых дворян и магнатов, не изменивших православию. Кроме того, в Польше король, как известно, выбирался сеймом. В случае бездетности царствующего короля (а Сигизмунд Август был бездетен) сейм мог пригласить на трон любого действующего в другой стране правителя. Царь Иван IV серьезно рассматривался в качестве такой кандидатуры по смерти Сигизмунда.

Вот такой клубок. Мы не будем входить здесь во все перипетии этой сложной, многоходовой игры. Для нас важно понять в какой степени дипломатия Ивана IV исходила из интересов государства. В какой мере она служила удовлетворению его властных амбиций и доминирующих представлений о величии самодержавного его предназначения.

Так вот, факты ясно свидетельствуют, что главными для Ивана IV были интересы государства.

Когда в Ливонской войне появились значительные трудности и стало ясно, кроме того, что немецкое дворянство будет сильно сопротивляться присоединению к Православной России, Иван IV счел возможным пригласить на роль правителя Ливонии датского принца Магнуса, подписав с ним договор о торговых правах российских купцов и его номинальной вассальной зависимости от Москвы.

Иван IV фактически отказался от борьбы за польский престол. Он предложил полякам выбрать королем представителя Габсбургского дома. Он готов был уступить ему и Литовское княжение, которое ему также предлагалось, но только в обмен на Ливонию. Или, по крайней мере, на свободу торговли через Ливонские порты. Фактический выход Ивана IV из борьбы за Польско-Литовскую корону, как мне представляется, веско свидетельствует о реализме его оценок. Иван IV, видимо, хорошо осознавал, что присоединение к России Польско-Литовских областей, с их обычаями вольностей дворянских, неизбежно ослабит государство, так как в корне противоречат идее самодержавной монархии, главной тенденции развития Русского государства. Действительно, пути развития Польши и Московского государства были противоположны. Шляхетское самоуправство и выборный король – с одной стороны и самодержавие с опорой на служилое дворянство – с другой. Первый путь через 200 лет привел к гибели Речи Посполитой, могучего во времена Ивана IV государства. А Московское государство стало к тому времени обширнейшим и сильнейшим в Европе. В свете этой исторической ретроспективы нельзя не отдать должное прозорливости Ивана IV.

Внутреннюю политику Ивана IV традиционно рассматривают как пример тирании. Сторонникам такой интерпретации будет интересно узнать, что Иван IV был, по сути, изобретателем земского собора, прообразом которого следует считать Собор 1566 г. По мнению Р.Ю. Виппера в этом отношении Ивана Грозного можно сравнить с Симоном де Мокфором – изобретателем парламента и Филиппом IV Красивым – генеральных штатов.

Кратко и четко сказал об Иване IV как правителе М.В. Ломоносов в 1760 г. В «Кратком летописце» он сказал: «Сей добрый, остроумный и храбрый государь был чрезвычайно крутого нрава». К этому можно только добавить, что все: от его сиротского детства и массовых измен знати, до ожесточенности внешнеполитической борьбы и суеверий эпохи, максимально способствовали проявлению именно «крутого нрава».

Остается рассмотреть интересный вопрос о «перекличке эпох».

Внимательный читатель мог обратить внимание, что книга, взятая в качестве ключевой для этого параграфа, написана в 1942 году. То есть в Сталинскую эпоху, да еще в период Великой Отечественной Войны, когда Вождь с особым вниманием обратился к истории России. Когда Ивана IV стали рассматривать как государственного деятеля, свершавшего необходимые для государства деяния. Для тех, кто очень хочет видеть в Сталинском режиме только произвол и злодеяние, параллель с царством Ивана Грозного очевидна. Очевидно также, почему именно в 1942 году появилась работа Р.Ю. Виппера, в которой этот период рассматривается всесторонне и выносится в целом суждение о Грозном весьма далекое от взглядов наших либеральных историков.

«Рыбак рыбака видит издалека» - могут они сказать по поводу интереса Сталина к царствованию Ивана Грозного, к общей оценке его деятельности.

И, хотя, едва ли можно в Истории нашей найти правителей более непохожих друг на друга чем Сталин и Иван Грозный[15], глубинное сходство эпох, безусловно, есть. Вот это-то я и имею ввиду, говоря о «перекличке эпох».

Для периода Иоанова царства и для эпохи правления Сталина характерна острейшая борьба внутри правящего слоя. В обоих случаях правители отстаивали государственные интересы, а их политические противники вели страну в пропасть. В обоих случаях правители были заинтересованы в реалистической оценке современной им ситуации. Поэтому-то именно историк Сталинской эпохи смог наиболее всесторонне и объективно подойти к анализу и оценке Иоанова царства. Ложное понимание интересов государства и задач развития общества всегда мешает понять не только настоящее, но и прошлое.

**Для истинно верующих православных безусловно важен вопрос: «был ли виновен Иван 1V в гибели святого митрополита Филиппа (Колычева)?». Можно уверенно сказать, что сам царь не считал себя виноватым в его смерти: имени Колычева нет в синодиках. А там ведь помянуто около трех тысяч человек и, в том §невероятным, что такой глубоко религиозный человек, каким безусловно был царь Иван, мог пренебречь поминанием митрополита Филиппа для облегчения участи своей души в своих синодиках, если бы чувствовал свою вину за его смерть. Есть часто повторяемая версия, что Филипп был задушен Малютой Скуратовым, «главным опричником» Иоанна. Но документальные данные свидетельствуют о том, что Малюта прибыл в обитель, где находился святой через четыре дня после его смерти…